Матушка Серафима (Пономарева) — алтарница Спасского Староярмарочного кафедрального собора
Два десятка лет я проработала в Н.Новгороде (тогда Горьком) на заводе аппаратуры связи им. Попова в гальваническом цехе, в три смены. Образование у меня 7 классов, и то вечернее, но сдала на 5-ый разряд и трудилась мастером.
Производство у нас было вредное, приходилось иметь дело с сильнейшими ядами – цианистым калием, цианистым натрием. Но мне Господь всю жизнь помогает. Всегда шла на работу и молилась: «Преподобне отче Сергие, подай мне разумения в труде, в беде и в жизни!». И все у меня всегда было хорошо... Но вот случилось несчастье: после тяжелой болезни умер муж.
А вскоре я выработала стаж на вредном производстве и вышла на пенсию. Но сидеть без дела я не привыкла, поэтому пошла работать в храм: мыла полы, красила – делала все, что попросят. Видимо, Богу было угодно, чтобы я отныне проводила свою жизнь в посте и молитве.
В Высоковской церкви, где я трудилась, старшей алтарницей была монахиня Агафоника. «Тебе бы в алтарь, - сказала она мне однажды. – Я бы тебя взяла». И когда в наш храм приехал архиерей, монахиня Агафоника рассказала ему обо мне. И владыка Николай благословил меня на это послушание.
В 1988 году Церкви передали Спасский Староярмарочный собор. На праздничном молебне в честь этого события я, как и многие другие, подошла к владыке Николаю под благословение. А он отозвал меня в сторону и… благословил на должность старшей алтарницы в этом соборе. Я испугалась, заплакала.
- Не пойду! – говорю. – Я к своей церкви привыкла.
- А послушание превыше всего!
Так я стала старшей алтарницей в Спасском Староярмарочном кафедральном соборе. В Высокове я к тому времени проработала уже 10 лет, все было налажено. А здесь нужно все начинать с нуля.
В алтаре ничего не было, кроме иконы Спасителя. В храме сыро, холодно, крыша текла, зимой вода в кране замерзала… И так продолжалось более трех лет. Очень трудно было первое время. Зная это, владыка попытался хоть чем-то облегчить мою участь и разрешил мне самой собрать себе коллектив.
Послушание алтарника очень трудное и в то же время благодатное. Люди приходят в храм на праздник молиться, а алтарники ничего не слышат. У них одна забота: как облачить священников, вовремя подать все необходимое. Это сейчас алтарники – семинаристы, а в то время подавали кадило владыке и священникам, чистили и заправляли его, раздували угли мы, женщины. Нелегко было найти таких, которые соответствовали бы этой работе. Алтарница должна была быть или вдовой, или незамужней, или не моложе 60-ти лет.
Владыка понимал, как трудно нам приходится, и никогда не ругал нас, всегда поддерживал. Конечно, он был очень требовательным, но умел сказать так, чтобы это прозвучало и весомо, и в то же время не обидно. Поэтому говорил он большей частью иносказательно. Помню, в один из своих приездов в собор владыка обмолвился, как бы между прочим: «У вас тут, как в цыганском таборе!».
И как это понимать? Никто большого значения этим словам не придал. А я старшая, я за все отвечала. Вот и приходилось догадываться. И что оказалось?
Мы покрыли кресла чехлами с розами, бахромой и рюшечками, и владыке это не понравилось. Пришлось заменить чехлы на другие. Он любил, чтобы все было просто: облачения чтобы были однотонные, не блестящие, ризы – скромные… А нам все хотелось, чтобы было покрасивее, понаряднее. Также Плащаница у нас была покрыта покрывалом с потайными розами. Владыка увидел и сделал замечание: «Как в деревне!» И это покрывало тоже пришлось заменить на однотонное. Владыка был строгий, немногословный. Если говорил что-то, то только один раз – больше не повторял.
А какой премудрый он был! Видел человека сразу всего насквозь: умеет ли он трудиться, на что способен, что от него можно ожидать.
Владыка любил таких людей, которые не боялись работы. Он сам с удовольствием трудился. Особенно любил крестьянскую работу, связанную с землей. С осени готовил у себя в саду грядку для редиски, помечал ее палочками, а как только снег таял, сеял рассаду. И в мае у него уже вырастала редиска.
Владыка Николай всегда умел поддержать, вовремя сказать такое доброе слово, от которого душа радовалась и хотелось сделать еще больше и лучше.
Нас в соборе было четыре алтарницы. Мы сами убирались в храме: мыли полы и окна, красили, чистили подсвечники… Делали всю работу, которая была нам по силам. Подсвечники у нас тогда были медные. К празднику постараемся, начистим их до блеска. Владыка только удивляется: «Как золотые!». И на душе от таких слов становилось светло и радостно.
Помню, приближалась Троица, а у нас в соборе не было зеленого материала для облачений. Подхожу к Владыке с просьбой:
- Владыка, нам надо купить зелени. Не из чего шить облачения.
- А я храм восстанавливаю. У меня денег нет.
Стали просить помощи у людей. Обращались к друзьям и знакомым, к прихожанам храма. Собранных денег хватило на то, чтобы купить 30 метров нужного материала и сшить облачения для священников и дьяконов, завесы, покрыть Престол и Жертвенник… А сколько радости было, что удалось встретить праздник как положено!
После праздничного богослужения владыка спрашивает:
- Сколько я вам должен?
- Владыка, Вы ничего нам не должны. Нам люди помогли.
Приходилось все приобретать постепенно. У каждого праздника – свой цвет: у праздников, посвященных Божией Матери, голубой, у Пасхи – красный, у Рождества – белый, у мучеников – бордовый, фиолетовый, у Великого поста – черный. Все облачения для священнослужителей мы справляли сами, своими силами: кто-то приносил материал, кто-то складывался деньгами, а мы с ризничной Софьей шили. Владыка нас никогда не заставлял. Мы все делали сами, по своей инициативе. Конечно, приходилось тяжело, но радости было еще больше.
Но случилось так, что я поскользнулась в храме. У нас на стене в приделе святого великого князя Александра Невского висела икона Иерусалимской Божией Матери, а внизу проходила батарея. Видимо, крепления рассохлись, и икона упала; разбилась лампада, и масло растеклось по полу. Я поскользнулась, упала и сломала руку и шейку бедра. Это произошло в 1990 году. Мне поставили искусственный протез, и я 15 лет ходила на костылях. И по-прежнему работала: убиралась в храме, мыла стены, стирала и гладила облачения.
Я владыке Николаю жаловалась:
- Не могу я работать, тяжело мне на костылях.
- А ты, мать, не работай, - уговаривал он. – Ты только сиди в алтаре и следи за порядком.
Да разве усидишь на месте? Все равно трудилась.
Потом владыку Евгения тоже просила освободить меня от послушания. Но и он не отпускал: «Не уходи, трудись до конца». Тогда еще очень мало было православных людей, некем было заменить. Вот и держались за каждого человека.
А я воспитывалась в большой православной семье. Отец умер рано, оставив на маму и бабушку шестерых детей. Бабушка Устинья водила меня в храм с 5-ти лет. Мы с ней ходили пешком в село Городищи, за 3 километра. Я, бывало, устану, захочется присесть, а бабушка мне строго так говорит: «Вон, Боженька-то с палочкой идет. Нельзя садиться!». А мама нас, детей, поднимала рано утром, в 6 часов, на молитву. Прочитаем «Отче наш», «Богородицу», помолимся за маму, бабушку, за папу, потом она скажет: «Идите, досыпайте». Так нас приучали к Богу. А то, что заложено в детстве, всегда очень крепко. Хоть и выпало на наш век безбожное время, но я никогда не была ни пионеркой, ни комсомолкой; всегда носила крест, не снимая, и всегда ходила в храм.
И так я проработала в храме 25 лет.
Когда лежала в тяжелом состоянии в больнице и доктора говорили, что я не выживу, владыка Николай предложил мне принять иночество. Я никогда не чувствовала себя достойной этого подвига. Но Владыка благословил: «Не бойтесь, дерзайте!». Постриг меня о. Иннокентий в храме Петра и Павла в Урене. И целых 25 лет ни сын, ни родственники не знали, что я приняла иночество.
Сейчас я передвигаюсь на коляске и уже не могу работать. Но Церковь меня не забывает. Меня постоянно навещает студент семинарии Володя Семенов, помогает по хозяйству. В 2004 году владыка Георгий поздравил с 80-летним юбилеем, подарил икону прп. Серафима Саровского, большую красивую книгу о храмах Нижегородской епархии, цветы, конфеты. И откуда только он узнал обо мне? А я стояла и плакала: «Владыка, да я же недостойная!». Он тоже звал меня вернуться на работу в храм. Но куда уж я теперь на коляске?
Мне много пришлось потрудиться за свою жизнь – и на заводе, и в храме. И всегда я относилась к любой работе с душой, с ревностью и даже со слезами. Всегда – и в горе, и в радости – повторяла: «Слава Богу за все!».