Ирина Михайловна Пашкова — сотрудник епархии
Впервые я встретилась с митрополитом Николаем в 1972 году в селе Пятница Владимирской епархии, кафедру которой он возглавлял в то время. 12 сентября того года скончался всем известный старец, ныне канонизированный, протоиерей Петр Чельцов. Владыка при очень большом скоплении народа сказал присутствовавшим надгробное слово. Он очень тепло отозвался о почившем. Сказал, что не было города, где бы не знали этого удивительного по своей духовности старца, так богато одаренного Богом прозорливостью.
Вскоре владыку Николая определили на Горьковскую кафедру.
Мне к тому времени нужно было по благословению моего духовника оставить светскую работу в Горьковском театре оперы и балета и оформить пенсию по выслуге лет. Я еще была молодой, и духовник благословил меня устроиться на работу, но только непременно при Церкви. И тогда мой брат обратился к владыке Николаю с просьбой благословить меня на какую-нибудь работу в нашей епархии.
На тот момент у владыки не было делопроизводителя, вернее, должность была занята, а работник находился в декретном отпуске. Владыка посоветовал мне, пока решается кадровый вопрос, окончить курсы машинисток, делопроизводства, а там будет видно. И в самом деле, как я окончила курсы, место освободилось. Владыка назначил мне аудиенцию, после которой благословил выходить на работу на следующее утро.
На курсах меня научили классическому ведению канцелярских дел, а на деле оказалось, что в каждой организации существует своя определенная специфика. Я в церковных делах была, конечно, несведуща и нуждалась в помощи. Ситуация усугублялась еще и тем, что в епархиальной канцелярии больше года не было постоянного работника и делопроизводством занимались случайные люди. Можно себе вообразить, какой был беспорядок в документах, ящиках стола и шкафах! Я не знала, какие документы являются важными, а что можно отправить в корзину. И я попросила владыку помочь мне навести порядок.
Владыка понял меня и однажды, выбрав время, которое у него было весьма ограничено, сел рядом со мной, и мы разобрали письменный стол. После этого мне уже легче было разобраться с журналами и документами.
Владыка так хорошо относился ко мне – как родной отец. Я даже первое время несколько раз называла его батюшкой, то есть отцом. Владыка мне ни разу не сделал замечания, но с присущим ему чувством юмора очень деликатно отучил меня от таких промахов. Так, однажды, окончив свои дела, владыка дал мне какое-то задание, завершив фразу словами: «Сын мой», и пошел к выходу. Я заметила, что он еле сдерживает смех, и тем не менее меня такое обращение возмутило до глубины души, и я ему вслед воскликнула: «Владыка, какой же я сын?! Я разве похожа на сына?!». Но теперь я уже промахов с обращением к Владыке не совершала. Он раз и навсегда с этим покончил.
А вот еще один случай, когда Владыка проявил чувство юмора.
Это тоже было на первых порах моей работы в епархиальном управлении. Владыка вызвал меня в кабинет, дал письмо, присланное от одного сельского священника, и благословил меня написать резолюцию и отправить этому священнику. В письме шла речь о каком-то скандале. И было видно, что это уже не первое обращение священника к архиерею. А так как я не была в курсе этих событий, то и не знала, что же мне написать. А спросить Владыку не решилась, стыдно было выглядеть неумехой. Вот я и написала священнику, чтобы он разобрался в этой ссоре на месте и доложил владыке… Прошло время. Этот священник приехал на прием к архиерею. Владыка вызывает меня и спрашивает, писала ли я это письмо. Я подтвердила, что писала, но так как не знала о причине скандала на приходе, то и ответ получился вот таким. Владыка зажал рукой рот, а другой замахал, чтобы я ушла. И только я закрыла за собой дверь, как они со священником разразились громким смехом.
Когда Владыка брал меня на работу, то предупредил, что он может быть несправедлив ко мне, но не по причине моей вины, а по своим личным мотивам. То есть он как бы заранее извинялся, и поэтому я не очень придавала значения его раздражению и недовольству, если считала их несправедливыми. С ним было очень комфортно трудиться. Владыка старался быть объективным и когда делал справедливые замечания и видел, что человек исправил свои ошибки, к этому инциденту уже никогда не возвращался. То есть он никогда не был предвзято грубым и тем более мстительным, занудным.
Владыка не любил так называемых курилок. Когда на прием приходили насквозь прокуренные мужчины, он им говорил: «Эх, братец, как же ты накурился! Хоть топор вешай».
Свои добрые дела и благотворительность владыка не демонстрировал прилюдно. Я очень часто была свидетелем того, как к нему приезжали из бедных приходов матушки и благодарили его за оказанную им помощь. Владыка как-то быстро прекращал эти разговоры и уходил к себе. Эти случаи свидетельствовали о его благотворительности. Я знала, что были бедные люди, которые ежемесячно получали от него помощь.
Владыка очень любил книги. У него была прекрасная библиотека. Он хорошо разбирался в антикварных вещах. Часто мне приходилось по его просьбе помогать в их приобретении.
В то время было очень сложно что-то хорошее купить в магазинах. У владыки не было большого обеденного стола для приема гостей. Мне удалось приобрести для него очень большой раздвижной дубовый стол на массивных резных ножках с львиными мордами. Очень тяжелый стол. Я с трудом могла поднять даже одну ножку. По просьбе владыки мне удалось приобрести уникальный письменный прибор, сделанный на заказ во Франции для нашей русской фрейлины, из малахита с бронзой. Владыка так был доволен, что даже позвонил мне домой и поблагодарил. Сказал, что я превзошла саму себя. А для меня самым главным было порадовать нашего Владыку. Много ли радости у него было при такой загруженности и ответственности?
Мне владыка рассказывал, что всегда хотел быть диаконом и об архиерейском служении даже не помышлял. Но Господь даровал ему такое высокое служение.
На войну он попал почти школьником, вернулся с войны по инвалидности. Поступил в Тульский механический институт, но, не доучившись в нем, избрал духовную стезю – поступил в семинарию.
Владыка был очень болен. Как он мне рассказывал, что у него было две контузии, отсюда сильные головные боли, больное сердце. Владыка мне говорил, что оно начинает бешено работать, а потом как бы падает в бездну без сердцебиения.
У него была ампутирована часть стоп обеих ног от пальцев до подъема. Это постоянно причиняло ему тяжкие боли. Как-то староста одного сельского прихода рассказывала, что когда Владыка приехал к ним служить, а было это глубокой осенью, когда уже ледок затянул лужи, то у него так разболелись ноги, что он спросил, нет ли у них во дворе бочки с водой. Такая бочка нашлась. Владыка разделся и почти по пояс погрузился в эту холодную воду, чтобы унять боль в ногах. А медики не хотели признавать его инвалидом, потому что операция ему была сделана не по-пироговски. Надо было кожу загнуть под стопу, а ему просто зашили кожу, и от этого временами у него обнажались и гноились кости фаланги, и ему приходилось ложиться в больницу на чистку стоп. И тем не менее все свои болячки владыка старался скрывать. У меня у самой сердце сжималось, глядя на его страдания. Так хотелось помочь ему хоть чем-нибудь!
Когда владыка еще учился в механическом институте, его мама старалась помочь ему материально. Она разводила курочек, продавала яички, и на эти деньги они как-то жили. Поэтому владыка в память о материнской любви и ее трудах, где бы ему ни приходилось служить, всегда разводил курочек.
Наш владыка был очень любим народом. Ему всегда старались что-то подарить, даже горячие пироги приносили.
Владыке выпало для служения трудное время, когда Церковью фактически управляли уполномоченные. Он был ограничен даже в праве взять себе на работу сторожа, если тот был с высшим образованием!
Не гнушался владыка и физическим трудом. Он любил сам заниматься своим садом. Привозил саженцы фруктовых деревьев, делал в саду дорожки, сажал цветы и ухаживал за ними. Я помню, какие у него были розы – очень красивые, крупные, на высоких стеблях. В саду была резная беседка, где он любил отдыхать. Сад охранялся подаренной ему собакой.
Владыка был мудрым человеком, с большим жизненным опытом, любил книги, искусство, особенно церковные песнопения. Хорошо разбирался в людях, умел подбирать кадры, а если случались ошибки, то быстро их исправлял. А удачно подобранные кадры старался не менять, поэтому у него не было «текучести», люди работали годами.
Владыка всегда хорошо относился к священнослужителям. Когда с их стороны случались нарушения дисциплины, он вызывал их к себе для беседы и назидания. Бывало, что не однажды. И если душеполезные разговоры не давали положительных результатов, то владыка такого человека почислял за штат с правом перехода в другую епархию. То есть он никогда не лишал человека возможности исправиться и заработать кусок хлеба. Во всяком случае, за пять лет моей работы я не помню, чтобы владыка лишил человека возможности нести службу.
Он был очень добрым, человечным архиереем, и в то же время строгим. Его и любили, и боялись. Таким, справедливым, владыка в моей памяти и остался.