Борис и Елена Калинины — близкие друзья митрополита: «Мы сорок лет дружили с ним и так привыкли, что он есть…»
Борис Калинин вспоминал:
Епископ Николай рукоположил меня во иерея, когда в 1970 году служил во Владимире. Там была очень тяжёлая обстановка.
С одной стороны, «Золотое кольцо», пристальное внимание иностранцев к нашим храмам и монастырям, поэтому мы их восстанавливали, ремонтировали. А с другой стороны – пристальное внимание уполномоченного, драконовские требования музейщиков по соблюдению температурного режима в храмах. Но в те-то годы это было очень сложно сделать.
И постоянная слежка, доносы, придирки. Меня уполномоченный отправил за штат, просто отобрав регистрацию. Ну, не понравился я ему чем-то. Да и староста внесла свою «весомую» лепту, а потом жизнь завертела меня так, что в храм я больше как священник не вернулся.
Владыка не раз говорил мне о возвращении, но, но, но…
Как епископ Владыка Николай был очень строгий и требовательный, как друг – самый добрый, внимательный и заботливый.
Потрясал своей эрудицией и знаниями по самым разным вопросам.
Он был глубокий богослов, причём не просто знал Священное Писание и Предание, а хорошо знал и любил.
Он мог удивительно интересно рассказывать о самых, казалось, бы, неинтересных вопросах. Я даже думаю, что если бы Владыка не стал епископом, он непременно стал бы учителем. Тем более что об этой профессии он всегда говорил с глубоким уважением и почтением.
Человек очень энергичный, деятельный, позитивный, он редко унывал, хотя неприятностей в его жизни было немало.
Я перевозил его в Калугу, поскольку у меня была машина, а Владыку обязали в 72 часа покинуть кафедру. Видел, в какие условия попал он после отремонтированного дома во Владимире. Настроение у него, естественно, было печальное, он много труда вложил в восстановление храмов Владимира и Суздаля.
Потом я перевозил его из Калуги в Горький и тоже видел, что собой представлял дом в Карповке.
О горьковских уполномоченных ходили самые негативные слухи, и надо сказать, что во многом они оправдались.
Но Владыка сумел всё перенести и потихоньку добился ремонта в храмах, улучшения пения хора, увеличения числа священнослужителей. по возможности помогал ему, доставал в Москве необходимые материалы, вещи, продукты. В Горьком совсем тяжело было с продуктами.
Затем мне много пришлось по работе жить за границей: в Германии, Швеции, Швейцарии. Владыка часто приезжал к нам в Германию. И мы с женой были очень рады его видеть.
Мне очень тяжело было пережить его смерть, за эти годы он стал для меня очень близким и родным человеком.
Елена Калинина:
Моё знакомство с Владыкой было очень своеобразным.
Познакомились мы с ним в Германии, где тогда жили с Борей. Только что у Владыки было довольно неприятное общение с переводчицей, которую звали Лена. И тут я, и тоже Лена. Он внимательно так взглянул в мои глаза и словно всю меня увидел, повеселел, заулыбался.
В конце разговора Борис мне говорит: «Попроси у Владыки благословения, что ли». А я тогда ещё не понимала, что это такое, и прямо при митрополите: «Не буду». – «Почему?» – изумился муж. – «Да все у него что-то просят, всем чего-то от него надо. Захочет, сам даст».
Владыка захохотал и сказал Боре: «Я её уже благословил, она мне понравилась». Он стал запросто бывать у нас и часто говорил: «Только у вас я отдыхаю».
Я сначала волновалась по поводу еды, а он с таким удовольствием ел, еще и прихваливал. Много шутил, балагурил, смеялся. Не раз просил: «Лена, приезжай ко мне в Нижний, поготовь, пожалуйста!». Жил дней по десять, а потом начинал собираться домой, в Нижний.
Он был не капризным гостем, всегда сам за собой всё убирал, вообще был очень аккуратным и чистоплотным.
Мог, пока я спала, и посуду на кухне перемыть, и с уборкой помочь.
Удивительный был человек!
Любил нашего сына Гришу. Не раз мне говорил: «Береги сына, береги, он у тебя золотой!»
Они с Гришей вместе отправлялись на прогулку по городу, причём спорили и шутили, как ровесники. Гриша любил Владыку, обсуждал с ним свои мальчишеские проблемы, радовался приездам.
Дом, в котором мы жили в Германии, находился недалеко от леса, и к нам частенько приползали змеи. Лес там не такой как у нас: всё чисто, никаких буреломов, тропинки удобные. Владыка по утрам гулял до завтрака в лесу, птичек слушал, грибы искал, когда были.
Однажды готовлю завтрак и слышу: «Лена, Леночка!» Бегу и в испуге думаю: «Неужели змея? Вот ужас-то!»
Оказалось, что дикий кот, который всех боялся и к людям вообще не шёл, пришёл к Владыке на колени и замурлыкал, приласкался. Я оторопела. А он мне говорит: «Покорми его, пожалуйста, смотри, какой худой». Кот и в самом деле был худой и страшный.
Пришлось кормить. Так он запомнил Владыку и, как только тот приезжал, всегда появлялся, а к другим так и не шёл, правда, ел то, что я ему оставляла. А как было бросить? Владыка каждый раз по телефону спрашивал: а как там кот?
Врач Владыки нас невзлюбила, стала про нас говорить какие-то гадости. Тяжело было с ней, очень недоброжелательный человек. Убеждала Владыку, что ему становится хуже после общения с нами, выговаривала ему, звонила часто, контролировала, что он ест, что пьёт.
В июне Владыка позвонил нам из больницы, я была дома одна: Боря сам попал в больницу. Голос у Владыки был глухим, больным. Я его спросила, где он. Ответил, что в больнице, в Москве.
Я спросила: «Мне можно приехать?»
Он ответил:
«Да кто тебя ко мне пустит? А где Боря?»
Сквозь слёзы отвечаю, что в больнице, всё плохо. Он мне: «Потерпи, Леночка, вот я выйду из больницы, и всё будет хорошо, поверь, всё будет хорошо».
А через несколько дней его не стало.
Боря пережил его на восемь лет. Два дорогих мне человека сейчас, верю, вместе. Их связывала большая дружба, долгая, верная, надёжная. Я верю, что они вместе и помогают мне сейчас, я люблю их.