Александр Александрович Лаврентьев — нижегородец

митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай

С владыкой Николаем много лет дружил мой отец Александр Алексеевич Лаврентьев. Благодаря отцу и мне посчастливилось соприкоснуться с этим удивительным человеком.

Отец всегда тяготел к Церкви. Однажды, примерно в конце 1978 года, он позвонил в приемную епархиального управления и попросил владыку Николая о встрече по личному вопросу. Он хорошо подготовился к визиту, взял с собой в подарок архиерею несколько антикварных книг из нашей домашней библиотеки. Встреча была запланирована на 30 минут, а вернулся отец из епархиального управления только через несколько часов, уже к вечеру. Он практически весь день провел вместе с архиереем за разговорами.

У них оказалось много общего. Мой отец тоже воевал: прошел финскую, Великую Отечественную, японскую войны. Вернулся домой в 1946 году. Он тоже, как и владыка, был инвалидом войны. Ранение и у того, и у другого было почти одинаковое – пострадали ноги, и у обоих под Сталинградом, практически в одно и то же время, оба лежали и замерзали в снегу. И оба не любили вспоминать о войне, даже между собой. Владыка Николай лишь однажды обмолвился: когда он, раненый, замерзал в снегу, то решил, если выживет, посвятить свою жизнь служению Богу.

Но их общие точки соприкосновения вовсе не ограничивались войной. У моего отца и у владыки было одинаковое мышление, энциклопедический склад ума, любознательность.

Они очень быстро стали друзьями и встречались раз в две недели. А когда владыка переехал из Карповки на ул. Пискунова, встречи стали происходить раза по два в неделю, если владыка не был в отъезде.

Я присутствовал при их беседах несколько раз. Друзья могли перескакивать с одной темы на другую, говорили взахлеб, но вовсе не перебивая друг друга, а соглашаясь, потому что мыслили в одном направлении. Они дополняли друг друга.

Они любили людей. Отец у меня был очень добрый. И это несмотря на то, что он очень много в своей жизни терял. У отца была трудная судьба: его считали сыном врага народа (мой дед, коммунист, занимавший высокие посты в партии, был осужден по доносу соседа и отбывал срок на Соловках по 58-ой статье), не приняли в партию, не дали защитить диссертацию… Отца постоянно обманывали, причем лучшие друзья. Есть французская поговорка: «Предают только свои». Вот так и у него было. И эта доброта тоже, безусловно, сближала их с Владыкой.

Был у них еще один друг – Петр Васильевич Ивнев, редактор газеты «Горьковский рабочий», автор книги «Удачливый рыболов». Они встречались на днях рождения, а также на церковные праздники, когда владыка приглашал их к себе в гости. Мой отец и владыка Николай были несколько возвышенными, хотя владыка более реалистично смотрел на вещи. Отец радовался как ребенок всему новому, владыка же относился к таким вещам с долей осторожности, испытывал. А Петр Васильевич вообще ко всему был настроен иронично и постоянно подтрунивал над ними. Но это были дружеские отношения.

Созванивались владыка с моим отцом каждый день. Интересовались, как дела, какие планы. Если Владыка собирался в командировку в Москву, то по возможности всегда приглашал и моего отца. Так они ездили почти каждый месяц. В Москве жили в гостинице, а на обратном пути объезжали все магазины, связанные с рыбалкой. Привозили разные удочки, поплавки, леску… Рыбалка, пожалуй, была самым главным, что объединяло друзей.

Зимой ездили ловить рыбу на Горьковское море. Иногда выбирались на Волгу, чаще летом, или к нам на дачу – в Борский район. Там за поселком Октябрьский есть деревня Путьково. Она стоит на живописном месте – на берегу озера, протянувшегося на 3 километра.

Когда Владыка приезжал в Путьково, собиралась вся деревня. Вокруг нашего дома ходили местные жители, всем хотелось поглядеть на митрополита. Он приезжал всегда тихо, не в облачении, но каким-то образом его узнавали. Стоило одной из соседок увидеть архиерея, как она оповещала всю округу. Все знали, что мой отец дружит с владыкой.

А приезжал к нам Владыка всегда с подарками. В основном они предназначались моей жене Наташе и дочке Настеньке. Иногда он и мне дарил что-то интересное. Например, немецкий камуфляжный костюм. Очень теплый, на синтепоне, такие шили для военнослужащих немецкой армии. В то время камуфляж еще не продавался. Я ношу этот костюм много лет, а он до сих пор как новый. Отцу владыка дарил в основном удочки.

Рыбалка – от сборов на нее до подсчета улова – была подчинена какому-то особому ритуалу. Чтобы понять, насколько дороги были друзьям их совместные поездки, насколько ответственно и трепетно они относились к ним, расскажу один случай.

Мы жили в то время в Крутом переулке, возле Успенской церкви, в одном из домов, принадлежавших купцу Окулову, промышлявшему рыбной торговлей – это рядом с домами солепромышленника Олисова. В этом доме с 1918 года жил мой дед с бабушкой, отец, я, теперь здесь живет моя дочь. Высокие кованые металлические ворота, ведущие во двор, на ночь запирались на замок. На зимнюю рыбалку уезжали обычно часа в три, в половине четвертого ночи. На дорогу уходило два часа, а приступить к рыбной ловле нужно было засветло.

Отец готовился очень тщательно. Собирал в шарабан, ящик для рыбацких принадлежностей, разные припасы, термосы, удочки и т.д. Он получался очень тяжелым. Еще надо было одеть несколько штанов, валенки, шубу, плащ.

И вот владыка и Петр Васильевич, подъехав к воротам дома, сигналят отцу из машины. Тогда сотовых телефонов еще не было. Отец однажды вышел к ним, и оказалось, что ключа от ворот у него нет! То ли он дома его приготовил и не смог найти, то ли ключ выпал на улице в снег. А владыка с Петром Васильевичем сидят и ждут по ту сторону ворот. Что же делать? Тогда Петр Васильевич поднялся и подхватил перекинутый через ворота шарабан. Сам же отец, почти 80-летний старик, во всей амуниции стал перелезать через эти ворота. Так ему хотелось во что бы то ни стало присоединиться к друзьям! А владыка с Петром Васильевичем от души хохотали, наблюдая, с каким азартом отец штурмует ворота, чтобы поехать с ними на рыбалку.

Поскольку выезжали рано, то никто из них не успевал дома позавтракать. Обычно завтрак готовил мой отец. Еще накануне он жарил картошку с луком и обязательно добавлял туда тушенку, если это были не постные дни, а с вечера закутывал ее, чтобы она оставалась горячей. Устроившись на месте, друзья завтракали, а потом шли бурить лунки. Владыке помогал Петр Васильевич или водитель Валера, потому что лунок приходилось делать очень много.

Они все трое были как дети. Если у кого-то не клевала рыба, то он шел тихонько, крадучись, к другому и смотрел, клюет ли у него. Если у кого-то из друзей рыба клевала лучше, то двое других тут же начинали бурить лунки вокруг него. Владыка рядом с моим отцом и Петром Васильевичем забывал о том, кто он есть. Он отдыхал.

А потом был, как они это называли, «банкет». Его устраивал уже владыка. Не скажу, что яства, которые он привозил, были какими-то особенными, деликатесными. Владыка очень любил рыбу, но не ту, которую они ловили, не речную, а только морскую, не костлявую. Он доставал корзину, чистую скатерть, полотенца и накрывал на стол. Мне посчастливилось побывать с ними на рыбалке несколько раз. Иногда с ними ездил племянник владыки – Николай.

А самое интересное всегда начиналось вечером, когда рыбаки возвращались. Валера развозил их по домам, они раздевались, умывались и начинали взвешивать и считать рыбу. Чаще счет шел не на десятки, а на штуки – от пяти до пятнадцати. И вот в течение полутора часов друзья перезванивались и выясняли, кто из них сегодня первый. Кто-то поймал кило двести, кто-то – кило восемьсот, а чаще всего у одного было 400 г, у другого – 300 г, а у третьего – 250 г. Я ни разу не видел, чтобы они привезли действительно рыбы. Их уловом была мелкая рыбешка – окуни и плотва. Им нравился сам процесс.

Мы сияли, когда владыка приезжал к нам в гости. И вовсе не потому, что это митрополит, а потому что он был замечательным человеком. Когда владыка садился с нами за стол, он забывал о своем сане, становился самым обычным человеком. Он очень любил мою дочь Настеньку. Сажал ее к себе на колени (ей было два-три года). Когда Настенька капризничала, владыка что-то ей говорил, и через две-три минуты вместо слез личико ребенка озаряла улыбка. Они всегда тихонько между собой общались: владыка что-то спрашивал, она отвечала.

А у нас, у взрослых, шли обычные беседы. Правда, я иногда пытался выходить на какие-то серьезные темы. Мне тогда было лет 40, я начал интересоваться историей Православия, читать Библию. На химфаке университета, который я окончил, нас воспитывали материалистами, поэтому у меня, конечно же, возникало множество вопросов. И владыка в спокойной домашней обстановке на них отвечал, объясняя ту или иную ситуацию своими словами, жизненно, не вставляя цитат из Священного Писания.

Был у нас с ним однажды разговор о почитании родителей. Видимо, отец нажаловался. Я тогда переживал сложный период в жизни. И владыка сумел разрешить эту непростую ситуацию без нравоучений, без трепки: присел рядышком, положил мне руку на плечо и минут десять спокойно, будто на отвлеченную тему, говорил. Но я понял, что это касается меня.

Мы все, конечно, чувствовали, что к нам домой приезжает такая величина! Митрополит! Я первое время очень робко относился к нему, Владыка был очень высок для меня. Но он был настолько умен и тактичен, понимал, что мы чувствуем, принимая такую особу, поэтому старался быть проще, не беспокоить. А вот отец мой ничуть не смущался дружбой с митрополитом. Он был очень общительным, компанейским человеком, мог с любым заговорить, найти общие интересы. Он и президентам письма писал.

Отец много помогал владыке в работе по епархии. Он был одним из первых, кто пытался восстановить церковь Успения Пресвятой Богородицы в Крутом переулке, был старостой этого храма. Стол, стоявший у владыки дома, на Пискунова, – подарок моего отца. Очень большой, крепкий, с тумбой и с ящиками. И большое высокое зеркало в прихожей тоже он ему подарил.

Умер отец у владыки на руках. Это случилось на зимней рыбалке в 1999 году. Был очень сильный мороз, а отец – сердечник, у него было два инфаркта. Да и возраст уже 80 лет. Но тем не менее друзья уговорили его ехать. На рыбалке у отца случился сердечный приступ, владыка с Петром Васильевичем пытались спасти его, но, к сожалению, им это не удалось. Владыка сам отпевал отца у нас дома.

Но и после этого общение митрополита с нашей семьей не прекратилось. Моя жена три раза в год – на тезоименитство владыки, на Пасху и на Рождество – пекла для Владыки торт. Когда-то это делала моя мама, потом, после ее смерти, отец, а когда не стало отца, за это дело взялась моя жена Наташа. Это сметанный торт с медовой начинкой, залитый шоколадной глазурью. Большой, красивый, очень сочный и вкусный. Обычно или отец, или я относили его владыке в праздничные дни. Он очень любил нашу выпечку. Наверное, она напоминала ему о домашнем тепле и уюте, которых у него не было, поскольку он избрал иной путь. А наша семья без сладкого никогда не бывает. Когда-то моя бабушка, еще до революции, окончила курсы кондитера. Она изучила разные старинные рецепты, которые с тех пор передаются в нашей семье из поколения в поколение.

Уже после смерти отца, в 1999 году, окончила школу моя дочь Настя. У нее было очень ответственное время: она выбирала, куда поступать учиться. Нам, конечно, хотелось обсудить этот вопрос с владыкой, посоветоваться. И он словно почувствовал это, сам позвонил и попросил нас прийти. Владыка благословил Настю иконой Донской Божией Матери поступать на психологический факультет педагогического университета. Она легко поступила, отлично выучилась. Параллельно Настя окончила еще один факультет и получила диплом преподавателя английского языка.

После смерти владыки в педагогическом университете была учреждена специальная стипендия. И Настя стала первым в городе стипендиатом имени митрополита Николая! Эта стипендия до сих пор там существует.

Владыки нет с нами уже много лет. А его незримое участие в нашей жизни продолжается…