Александр Цирульников — тележурналист: «Солдат, ставший митрополитом.»
Я хорошо знал и очень уважал этого человека с веселой искринкой в глазах и улыбкой, спрятанной в усах, опущенных на окладистую бороду.
Несмотря на «далеко за семьдесят», он ходил быстро и много, опираясь на «служебный» посох, выстаивал долгие молебны. И только очень немногие знали, что у Николая Васильевича (я его всегда называл по имени и отчеству) нет пальцев на обеих ступнях. Он их отморозил на фронте под Сталинградом.
Он как-то мне сказал: «Может быть, Богу было угодно наслать на меня такую беду, – и он показал на ноги, – чтобы я остался жив…».
24 года Его Высокопреосвященство Николай, митрополит Нижегородской и Арзамасский, возглавлял епархию. Как-то вспоминал, что был первым в стране церковным иерархом, которого принял секретарь обкома КПСС. Правда, это был секретарь по идеологии и социальным вопросам, в партийной иерархии он именовался третьим, но все равно это было из ряда вон выходящее событие, и Инна Захаровна Борисова действовала на свой страх и риск, приглашая в обкомовский кабинет служителя культа.
Николай Васильевич не раз говорил: «Церковь отделена от государства, и это правильно, но меня, гражданина, занимающегося церковным делом, никто не вправе от государства отделить…».
Помню, на одном высоком собрании в Гербовом зале Нижегородской ярмарки митрополит и секретарь епархии протоиерей Николай Быков сели не со всеми, а сбоку, вдоль стены, там было прохладнее в жаркий день и в плохо проветриваемом, нагруженном людским дыханием зале. Я подошел к священникам, поздоровался и спросил:
–А что это вы в стороне сели?
– Да здесь ветерок по проходу веет… – ответил митрополит.
– Так уж и ветерок, – рассмеялся я, – просто вы отделились от государства.
Николаю Васильевичу эта шутка очень понравилась, и когда потом каждый из проходящих мимо деятелей интересовался, почему два священника высокого сана сидят в стороне от всех, он отвечал: «Вы же сами нас отделили от государства, вот и сидим в стороне…» – и при этом заразительно смеялся…
Когда митрополит скончался, его гроб был установлен в Староярмарочном кафедральном соборе. Мемориальная доска сообщает, что он построен в 1822 году и автором его является великий архитектор Огюст Монферран. Храм этот был сооружен раньше петербургского Исаакиевского собора и послужил Монферрану своеобразным макетом перед возведением главного храма российской северной столицы.
Староярмарочный собор сохранился во всех перипетиях двадцатого века. Правда, долгие годы не соответствовал своему назначению и служил весьма оригинальным складом.
Как-то я вошел в его огромное пустое и сырое чрево и остолбенел: на меня из всех углов в полумраке смотрели лики членов Политбюро ЦК КПСС, они были заставлены металлическими конструкциями разобранной праздничной трибуны, которая на 1 Мая и 7 ноября устанавливалась на площади Ленина и увешивалась портретами вождей. После торжеств трибуна и снятые с нее портреты отправлялись в заточение, и за ними до следующего праздника закрывались массивные и тяжелые кованые двери собора, в проушины которых вставлялся мощный амбарный замок…
В 1988 году храм был возвращен церкви. Освятил собор архиепископ Николай (тогда он еще не был митрополитом).
До дней прощания с митрополитом, наверное, самым крупным событием в новой жизни Староярмарочного собора был день, ночь и снова день в конце июля 1991 года, когда здесь были выставлены мощи преподобного Серафима Саровского на пути из Москвы через Владимир, Нижний Новгород, Арзамас в село Дивеево. Службу попеременно вели патриарх Московский и всея Руси Алексий II и архиепископ Нижегородский и Арзамасский Николай при многотысячном скоплении народа в храме и вокруг него. Это была первая столь значительная церковная акция в городе.
А иерархи Алексий и Николай второй раз служили вместе в Нижегородской области.
Первый раз это было в июне 1988 года после арзамасского взрыва, унесшего около сотни жизней. Тогда Алексий – ещё не Патриарх, а митрополит Ленинградский и Ладожский – приезжал к своему старому другу архиепископу Николаю, чтобы вместе вести заупокойные молебны в Воскресенском соборе Арзамаса. Я знаю, что во время выборов Патриарха Николай Васильевич и сам поддержал кандидатуру Алексия, и призвал сделать это и других отцов церкви. В свою очередь заслуженный статус митрополита – главы одной из самых крупных в России епархий – архиепископу Николаю был пожалован, кажется, через год после того, как Алексий стал Патриархом.
Мне не раз приходилось брать интервью у главы Русской Православной Церкви. И всегда во время нашего с ним короткого общения, когда он приезжал в Саров, возникал некий негласный контакт, легкая улыбка в глазах его, которой, как мне кажется, он давал мне понять, что помнит о нашем самом первом интервью в июле 1991 года в военной части, что расположена в Сормове. Тогда здесь впервые в СССР глава Церкви благословлял на службу в армии новобранцев, принимающих присягу. Те ребята, которые объявили себя верующими в Бога, подходили к Патриарху, называли себя, говорили, откуда они родом, а он в свою очередь давал им целовать крест и, крестя, желал верной службы Отечеству.
Сам по себе факт такой присяги был тогда ещё сверхнеординарным, и ЦТ поручило мне сделать репортаж на эту тему и по возможности побеседовать с Патриархом. А он стоял в окружении церковного и армейского генералитета, охраны. Просто так не подойдешь с микрофоном и съемочной камерой.
К тому же на такое интервью было необходимо предварительное согласие. Но в этой ситуации ни о каких переговорах и речи не могло быть. Я сделал так: взял микрофон и выбрал позицию прямо напротив Патриарха, чтобы он мог меня видеть. А когда наши взгляды встретились, показал ему глазами на микрофон, при этом прижав его левой рукой к груди, мол, очень надо. Патриарх улыбнулся и, подмигнув мне, слегка повел головой, мол, иди сюда.
Я крикнул оператору Юре Печинкину: «Пошли!» И мы, невзирая ни на кого, сквозь толпу из близкого круга подошли к Алексию II.
Николай Васильевич тогда стоял рядом с Патриархом и во время интервью о возрождающихся традициях Российской армии, о воинском долге и патриотизме подбадривал меня взглядом.
…Не раз мне приходилось говорить с Николаем Васильевичем на очень больную тему – возвращение Церкви помещений, которые ей когда-то принадлежали, а потом были отторгнуты советской властью. А что в этих церковных и сопутствующих зданиях было долгие годы: клубы, музеи, библиотеки, архивы, театры, – то в нашей стране всегда финансировалось по остаточному принципу. А ведь это тоже органы духовной культуры и нравственного воспитания. По сути, они союзники Церкви, а не враги. И тут возникло противостояние: Церковь ринулась отнимать то, что ей когда-то принадлежало, а нынешние владельцы стали защищать своё добро, в которое они вложили немало из своих скудных средств.
Государство столкнуло нищих с нищими. Конфликты вспыхивали то тут, то там.
Николай Васильевич, когда я сказал, что Церкви не годится занимать реваншистскую позицию, не по-божески это, вначале разгневался:
– А по-божески было, когда нас в 24 часа выбрасывали из храмов, из семинарий, с церковных земель?!
– Всё правда, но нельзя, чтобы чувство мести застило глаза. Вон в Сарове горячие головы готовы городской театр выбросить на улицу, чтобы вернуть его помещение церкви. А на строительство нового здания для театра денег нет! Что делать – выбрасывать?
– Так, конечно, вопрос не стоит и стоять не может, – успокоившись, заговорил митрополит, – мы не можем пользоваться методами тех, кто нас разорял… Как теперь говорят, надо искать консенсус, приемлемые варианты… Но скажу вам, что дело это долгое…
У него на все была своя точка зрения, которая часто расходилась с мнением, официально принятым и в светских, и в церковных кругах.
У меня сохранилась видеозапись, сделанная во время интервью на Рождество 7 января 1995 года, когда Николай Васильевич освящал надвратную церковь в Печерском монастыре Нижнего Новгорода. Обитель только что в полуразрушенном состоянии вернули церкви, и там уже поселились первые иноки. Так вот, когда митрополит увидел, как выглядит этот один из древнейших монастырей на Руси, в котором монахом Лаврентием была составлена старейшая из дошедших до нас летописей, он высказался резко против восстановления храма Христа Спасителя в Москве, мотивируя это тем, что громадные средства лучше бы отдать на сохранение того, что осталось подлинного, – церквей, часовен, монастырей, мечетей, синагог, которые нуждаются в срочном внимании, иначе православие, ислам, иудейская община – три традиционные религии России – лишатся их навсегда.
Было ещё немало случаев, когда с Николаем Васильевичем можно было соглашаться или не соглашаться, но не уважать его суждения было нельзя.
Он был умён, церковно и светски начитан, хорошо знал живопись.
А отдыхать любил с удочкой на тихой речке. Говорил, что понимает язык птиц, и удивлялся, как это другие ничего не могут в этом щебете расслышать.
За два дня до смерти, поспешно выписавшись из Центральной клинической больницы в Москве (потому что хотел поспеть домой в Нижний Новгород к 22 июня), перед отъездом из столицы посетил свой любимый Птичий рынок и, можно предположить, испытал там последнее в жизни наслаждение…
Последний раз я видел его 9 мая 2001 года на площади Минина и Пожарского перед началом традиционного праздника в честь Дня Победы. Николай Васильевич стоял перед трибуной и ждал сигнала, когда нужно будет на неё подняться. Я подошел к нему, поздравил с великим праздником, пожелал здоровья. Обычно мы всегда только обменивались рукопожатиями, а тут он благодарно наклонился ко мне, и я от души обнял его, мы трижды поцеловались.
На черной рясе, кроме креста, был привинчен справа на груди звездчатый знак участника войны, выпущенный год назад, к 55-летию Победы, но вручённый ветеранам сражений – нижегородцам в канун Дня Победы 2001 года. Знак стилизован под орден Отечественной войны, только в центре звезды, в круге, серебрится в миниатюре «памятник советскому солдату с девочкой спасённой на руках» – строки из стихов Григория Рублева, которые помню с детства. Знак был не на булавке, а на винтике, и перевернулся, так что солдат на пьедестале оказался вниз головой. Я поправил значок, «поставил» солдата, как положено. И Николай Васильевич прижал этот красный огонёчек к себе, не скрывая, как он ему по-воински, по-ветерански дорог...
…Похоронили митрополита Николая 23 июня 2001 года за алтарём в ограде Староярмарочного кафедрального собора. Сам Николай Васильевич на эту тему никакого завещания не оставил: некогда ему было этим заняться, слишком много было повседневных забот и дел.
Могилу выложили из красного кирпича и использовали антишумовую изоляцию, чтобы громыхающие по Должанской грузовики не помешали старому солдату из армии Рокоссовского в его вечном сне...